Основной закон энтропии сна заключается в том, что для получения максимального удовольствия приходится отключаться. Отключаться приходится через неравномерные промежутки врмени. А как можно спать, если продлённое удовольствие грозит уйти своим концом в Вечность?

К тому же, начинает сбоит времяощущение. Утро, туго перетянутое латексными канатами, может оказаться просто пряжкой ремня. Я смотрел на все четыре с половиной мира при помощи семи экранов. Время давным давно перестало привязывать себя к чему бы то ни было и продолжило свой марш протеста в другом направлении.

Человека легко можно определить по количеству подключений, частоте запросов, чистоте помыслов. Никто не спрашивает "зачем". В то время как что-то входит в моду, что-то из неё выходит. Таким образом мода постоянно извивается на качелях оргазма. Спазматически укорачивающиеся предложения идут на пользу коре головного мозга. Никому не нравится перерабатывать огромное количество инфы в невозможно сжатые сроки.

И о яме, которая запросто может выпрыгнуть из ниоткуда, знает пока что только сама яма. Он курил, его профиль был очерчен серебристым сиянием. Сигарета из него не выделялась, она из него торчала. Пиджак был накинут на голое тело. Джинсы, ботинки. Лайковые перчатки. Раскладной набор готовых мыслей на поясе. Каждая клеточка его тела была готова сорваться с места и атрофироваться в любой момент.

На спор. Быстрее других. Просто так. Он не знал, зачем он сюда пришёл. И не знал того места, в котором он находился. Это было неважно. Он просто смотрел в окно. В приличном удалении город смотрелся так, как будто его создавали специально.

За спиной раздался сухой треск телефонного звонка, потом громкий шёпот совокопляющихся кабелей, потом всё стихло. Он знал последовательность действий наизусть. На всех семи экранах полупрозрачный футболист играл с жертвой.

Единственное, что могло сдвинуть его с места - знание того, где он должен оказаться в следующий момент. Окно придвинулось вплотную к своему собеседнику и неуклюже пригласило его на вальс. Когда мне не осталось ничего, кроме как согласиться, город рванулся вверх, здание скорчилось вниз, вокруг сгустилось метро.

Я посадил окно на место рядом с собой и отряхнул серебряную пыль, осевшую на правом рукаве. Поезд нарезал дикие круги по ленте Мёбиуса, не останавливаясь толком нигде. Толпы пассажиров мутировали и превратились в хромированные ручки, кожаную обивку, номера на стенах. Немногие выжившие бредили небом по ту сторону билетных касс.

Объявили вечер. Я обратился к сидящей слева даме с непристойным предложением.